В конце концов бабушка решилась спросить об этом у своей младшей дочери напрямую:

– Гриша или Гоша? Он же Гога. Можно ли его называть Юрой?

– Мама, что за идиотские имена? – взбеленилась Люля, усмотрев издевку в нашей тотальной невозможности запомнить простое имя.

Я немедленно решила где-нибудь записать в конце концов, как зовут теткиного бойфренда, как только она признается: не-Григорий он или не-Георгий. Но тетя Юля была сильно оскорблена и отказывалась разговаривать на эту тему, а при нас демонстративно называла своего хахаля «дорогой».

Не знаю уж, что там она наплела самому виновнику наших скандальных именных разборок, но он почему-то ни разу у нас не оставался ночевать, совсем не стремился влиться в семью, не присутствовал на семейных сборищах и посиделках, даже бабушкиных.

– Не очень-то и хотелось, – вынес вердикт папа, которого откровенно раздражала действительно не совсем приятная привычка бойфренда-с-именем-на-Г внезапно щелкать пальцами чуть ли не перед самым твоим носом.

У тети было другое объяснение. Юлю даже не радовало, что дверь в ее комнату перестала самопроизвольно приоткрываться.

– Вы что, сами не ощущаете, как у нас стало некомфортно? – вопрошала Люля. И при этом смотрела на меня пристально и холодно. Из-за чего аж мурашки по позвоночнику бегали.

Я все ждала, что лицо ее снова станет страшно меняться, но иногда только глаза темнели. И тогда я старалась немедленно уйти или хотя бы уткнуться в телефон, благо сеть теперь ловилась по всей квартире.

А потом Григорий-не-Георгий купил дом в Крыму, где собирался писать этюды… или сниматься в каких-то этюдах… Просто поразительно, что я опять забыла. И поехали они туда вместе с нашей тетей Юлей.

Конечно, об отъезде мы узнали в самую последнюю очередь. Но это-то как раз было совершенно в Люли-ном стиле. Она сообщила нам накануне отлета, да и то только потому, что собиралась одолжить у моей мамы чемодан.

Бабушка, конечно, немного поплакала. И мама с Лю-лей сильно из-за этого поругалась. Но чемодан отдала.

А я, если честно, в душе была очень рада. Меня постоянно держало в напряжении это двойственное ощущение, что со мной рядом живет моя родная тетя, которую я знаю с самого своего рождения, и одновременно совершенно незнакомое, опасное, ужасное существо, которое тетей только притворяется.

Папа, который отказывался вмешиваться «в эту вашу Санта-Барбару», на следующий же день после теткиного отбытия вызвал мастеров из ТСЖ или откуда-то там, и они за один день управились с трещиной в Люлиной комнате.

– Вы заметили это совпадение? Трещину заделали у Люльки, а люстра прекратила вертеться у нас! – радостно сообщила нам с папой мама.

«Никакое это не совпадение», – хотела сказать я, но промолчала.

Мне подумалось, что любое мое объяснение, произнесенное вслух, может снова приоткрыть ту самую дверь, которую ни в коем случае нельзя больше ни толкать, ни даже за ручку дергать, проверяя, хорошо ли заперто.

– М-да, удивительное дело. А у нее вообще люстра крутилась или только у нас? – призадумался папа.

Родители посмотрели друг на друга, и ни один не смог вспомнить, вертелись все люстры или нет. У бабушки точно с люстрой был порядок, потому что там конструкция не позволяла ни крутиться, ни качаться. Так они говорили. Конечно, я ни словом не обмолвилась, что своими глазами видела, как и эта люстра крутилась. Но теперь я сама не могла вспомнить: когда именно я это видела, в переходе или нет?

Впрочем, размышляли над этим странным явлением недолго и вскоре совершенно выбросили из головы. Я же потратила ровно пять минут, стоя на пороге бывшей детской и до рези в глазах пялясь на люстру.

Она не шелохнулась.

Люля позвонила нам вечером, включила видеосвязь и специально для каждого из нас провела экскурсию по своему новому поместью, будто все там уже принадлежало ей.

Бабушке она продемонстрировала беседку, из которой открывался восхитительный вид на море, и увивавший ее виноград, который можно есть прямо с лозы. И множество цветущих кустов, пышных роз самых ярких расцветок.

– Когда-нибудь свожу тебя сюда, – небрежно пообещала она ахающей от восторга матери.

Люля всегда собиралась бабушку куда-нибудь сводить, пригласить, устроить, что-нибудь непременно ей привезти, но обычно дальше слов дело не шло.

Моим родителям тетя Юля показала домашнюю обстановку с невероятными антикварными вещами (этим нас не удивишь) и винный погреб, в котором эффектно налила вино из дубовой бочки прямо в бокал, но почему-то пить на камеру не стала, чем сильно повеселила моего папу.

Когда очередь дошла до меня, Люля похвасталась офигенной местной тусовкой и множеством новых поклонников. Конечно, только на словах. Очень смешно и в лицах поведала о новом знакомом, который восторгался Юлиной внешностью и предлагал сниматься в его новом фильме. Люля его послала, а потом выяснилось, что это действительно был модный режиссер и про фильм не врал.

Это была такая знакомая, такая родная тетя Юля, и я с удовольствием хохотала над ее байками и почти верила всему, что она рассказывала.

– Может, уговорю тут одного продюсера и тебя на роль попробовать, – между делом бросила Люля и тут же сообщила, что сильно торопится, потому что их с Григорием-не-Георгием пригласили на дачу к какой-то местной звезде. Или с Георгием-не-Григорием. Опять не сказала, ограничившись обтекаемым нас.

– Пришли мне фотки! Пока! – успела крикнуть я и уже занесла палец над кнопкой выключения, как вдруг Люля приблизила лицо к самому экрану. Я решила было, что она хочет мне сказать что-то секретное, заулыбалась.

И она заулыбалась.

Широко-широко заулыбалась.

Губы все растягивались и растягивались, делаясь тонкой полоской, перерезающей лицо. А глаза становились все больше и больше, и постепенно чернота залила всю радужку.

– Пока… – прошелестело едва слышно.

И экран телефона погас.